Стейниц. Ласкер - Страница 40

Эти трое в глазах шахматного мира были кандидатами на первое место. Это сознавал наедине с собой и старый Стейниц. Так считали и молодые Шлехтер и Яновский.

Давид Яновский — красивый, элегантный молодой человек, умевший с исключительным талантом придавать каждой шахматной партии свойственный его натуре азарт, — был, конечно, высокого мнения о себе, но пока еще не настолько, чтобы претендовать на первое место в шахматном мире; в дальнейшем он претендовал на это.

А Карл Шлехтер? Невзрачный, тихий и скромный человек, вообще никогда не покушавшийся на первые места.

Эти в корне различные оценки своих возможностей у этих двух людей и привели через десяток с лишним лет к тому, что первый столь же усердно, сколь и безуспешно, пытался вырвать у Ласкера звание чемпиона, а второй — как бы случайно и ни на что не претендуя, — чуть было это звание не вырвал. Но теперь, в Гастингсе, и Яновский, и Шлехтер себя кандидатами на первое место не считали.

И нерешенным должен остаться вопрос, как относился к своим шансам самый молодой участник турнира, двадцатитрехлетний американец Гарри Нельсон Пильсбери. Он вообще участвовал в первый раз в международном турнире, он и с шахматами ознакомился сравнительно поздно — лишь шестнадцатилетним юношей. За ним числились некоторые довольно значительные успехи, достигнутые на американских состязаниях. Однако еще в 1893 году на нью-йоркском турнире, где Ласкер выиграл 13 партий из 13, Пильсбери был лишь седьмым. Приглашение его в Гастингс было, вероятно, просто актом вежливости гастингского шахматного клуба по отношению США.

А что мог сам Пильсбери сказать о себе? — Что он был учеником Стейница, но учеником, понявшим, чего нехватает его учителю.

В турнире было 22 участника. Каждый сыграл 21 партию. И после 17 сыгранных партий трое оказались во главе турнира, с 13½ очками у каждого. Кто эти трое? Ласкер. Чигорин. А третий? Нет, третий был не Тарраш. Третьим был Пильсбери. Из 17 партий выиграл он, игравший в первый раз в жизни в сильнейшем международном турнире, — 12, при двух поражениях (от Чигорина и Ласкера) и трех ничьих. Два поражения потерпел из 17 партий Чигорин (от Стейница и Шифферса) и два Ласкер (от Чигорина и Барделебена). У Тарраша, стоявшего четвертым, выиграли и Пильсбери и Чигорин.

Наступает 18-й тур. Резко меняется положение: Пильсбери терпит третье поражение от Шлехтера, Чигорин делает ничью, Ласкер выигрывает и стоит во главе турнира с 14½ очками (14 у Чигорина, 13½ у Пильсбери). А в 19-м туре Ласкер играет с Таррашем, о чем вывешен громадный плакат У входа на турнир. Партия принимает ничейный характер, и Тарраш, концентрируя всю силу своей ненависти (шахматной) к чемпиону мира, делает ход, которым, по словам комментатора, «хотя и ставит в опасность собственную партию, но провоцирует противника на ошибку». Провокация удается — Ласкер проигрывает партию. А Пильсбери и Чигорин выигрывают свои. Итак у Ласкера 14½, у Пильсбери 14½, у Чигорина 15. Играть осталось два тура. И Пильсбери выигрывает в обоих, имея 16½ очков. Чигорин выигрывает одну и проигрывает другую, грубым зевком, против Яновского. Ласкер, деморализованный проигрышем накануне (подобный случай больше не будет иметь места в его жизни), проигрывает одну из двух, и кому? — старому Блэкберну, которого он всегда так сокрушительно побеждал. И занимает лишь третье место в таблице с 15½ очками — с 14 выигрышами, 4 проигрышами, 3 ничьими. Четыре проигрыша! Это много, очень много. За следующие 40 лет, вплоть до Цюриха, до 1934 года, — этого больше не случится с Ласкером, ибо уже в Гастингсе научился он тому качеству, которое прекрасно сформулировал потом тот же Тарраш: Ласкер может потерять партию, но никогда не теряет голову!

Лавры турнира делят Пильсбери и Чигорин. Американец занял первое место, опередив Чигорина на пол-очка, но зато Чигорин выиграл и у него, и у Ласкера, и у Тарраша, занявшего 4-е место с 14 очками. И притом один из его проигрышей — Стейницу — результат грубой оплошности при выигранном положении.

Итак, турнир много выяснил, но еще больше запутал. И выяснил, между прочим, — как писал со злобной иронией Тарраш, — что «третий призер Ласкер в первый раз доказал, что он сильный игрок. Все его предыдущие успехи были раздуты беспримерной рекламой выше всякой меры. Матч его со Стейницем, по моему мнению, не имеет того значения, которое хотят ему приписать». Тарраш, самолюбие которого было вздыблено неудачей в Гастингсе, не стеснялся, как видим, ни в своих чувствах, ни в форме их выражений. Но Ласкер не мог не признаться, что по существу Тарраш прав: что он, Ласкер, сильный шахматист, Гастингс это доказал, но отнюдь не доказал того, что он первый шахматист.

Кто же, все-таки, первый шахматист? К трем претендентам — Ласкер, Чигорин и Тарраш — присоединился четвертый — Пильсбери. Но и старый Стейниц, со своим пятым местом в Гастингсе, не отказывался от дальнейших боев. И петербургское шахматное общество поступило весьма разумно, решив организовать вместо предполагавшегося матча Ласкер—Чигорин — матч-турнир этих пятерых. Вскоре после Гастингса, в декабре 1895—январе 1896 годов, состоялась петербургская битва. Но между четырьмя, а не пятью: Тарраш не участвовал в ней и этим показал, что то качество бойца, которое Ласкер ценит выше всего, — умение мобилизовать себя в нужный момент — у него отсутствует.

Но и двое из тех, что были в Петербурге — Чигорин и Пильсбери — уже не представляли собой неразрешимой проблемы для острого взгляда Ласкера, понимавшего в тот момент, что нет проблемы шахматной партии без проблемы шахматиста. Проблема Чигорина была исчерпывающе решена: Ласкер разгромил его, проиграв из шести партий лишь одну, при трех победах и двух ничьих. И на самом деле: после Петербурга встретились они еще в шести партиях, и четыре из них выиграл Ласкер при двух ничьих. Но уже после Петербурга понял Ласкер: Чигорин ему не соперник.